Барон Р.Ф. фон Унгерн-Штернберг и Азиатская конная дивизия

В.В. Акунов, Н.А. Кузнецов

Герб баронов Унгерн-Штернберг

"Щит четверочастный с малым серебряным щитком в середине, в коем золотая шестиконечная звезда над зеленым трехглавым холмом. В первой и четвертой частях в голубом поле три золотых лилии (2+1). Во второй и третьей частях в золотом поле серебряная роза с золотым внутри венчиком и тремя из нее зелеными листьями в опрокинутый вилообразный крест. На щите шведская баронская корона и над ней два коронованных дворянских шлема. Нашлемник: правый - столб из сплетенных в косицу серебряных и золотых прутьев, между золотым и голубым орлиными крыльями; левый - шестиконечная золотая звезда между двумя павлиньими хвостами по шесть перьев каждый (2+2+2). Намет пересеченный голубым с золотом по зеленому с серебром в шахматы".

15 сентября 1921 г. перед судом «революционного трибунала» в Новониколаевске (еще не переименованном большевиками к тому времени в Новосибирск) предстал Начальник Азиатской Конной дивизии, генерал-лейтенант барон Роман Федорович фон Унгерн-Штернберг, непримиримый враг большевиков и стойкий монархист, покоривший России Монголию, женатый церковным браком (по лютеранскому обряду) на принцессе Маньчжурской династии Цин, освободивший главу ламаистской «желтой веры» - Живого Будду! - Богдо-Гэгэна от красных китайцев, объявленный благодарными монголами «Белым Богом Войны», мечтавший о создании духовно-военного буддийского ордена для освобождения России, Европы и всего мира от марксистской чумы, и подло выданный кучкой изменников слугам Третьего Интернационала.
Барон Унгерн, не веривший до последнего дня в гибель от рук большевицких убийц Великого Князя Михаила Александровича, по благословению Богдо-Гэгэна вел своих казаков, бурят, монголов и тибетцев в бой под знаменем с ликом Спаса Нерукотворного и вензелем Императора Михаила II. В своей, вышедшей уже после расстрела барона, политической утопии «За Чертополохом», Верховный Атаман Всевеликого Войска Донского, пламенный патриот России и несгибаемый борец с большевизмом, П.Н. Краснов придал восстановившему Престол Романовых в России Императору Михаилу, возвратившемуся в разоренную большевиками страну из Тибета черты барона Унгерна. Прототипом сопровождавшего его казачьего атамана Аничкова послужил другой непримиримый враг большевизма - атаман Анненков, также павший жертвой коварства и подлости слуг агентов Коминтерна, предательски захвативших его и обрекших на смерть.
Впрочем, сходной была и судьба других казачьих вождей, к примеру, атаманов Дутова, Семенова. Степные рыцари, они привыкли сражаться с врагом по старинке, в чистом поле, на верном коне, с острой шашкой в руке. А погибали от черной измены, от подлого удара в спину… И потому ко всем вождям казачества, пожалуй, можно приложить слова поэта, сказанные о Степане Разине:

Не владыкою был он в Москву привезен,
Не почетным пожаловал гостем,
И не ратным вождем, на коне и с мечом,
А в постыдном бою с подлецом-палачом
Он сложил свои буйные кости…

Участь барона Унгерна, как всегда в подобных случаях, была предрешена еще до начала судебной комедии, для такого злейшего врага большевиков приговор мог быть лишь один - смерть. Но главный красный обвинитель, небезызвестный Губельман-Ярославский, вдруг вздумал напоследок покуражиться над беззащитным пленником. Решив сыграть на "русских национальных чувствах" публики в их самом низменном варианте, он попытался представить Унгерна гнусным отпрыском "остзейских баронов", всегда "сосавших из России кровь" и якобы одновременно "продававших ее Германии". И обвинитель спросил издевательским тоном: "Чем отличился ваш род на русской службе?"
Барон Унгерн спокойно ответил: "Семьдесят два убитых на войне".

Этот эпизод вполне мог бы послужить эпиграфом ко всей судьбе Романа фон Унгерн-Штернберга, весь род которого пролитой за Россию на полях сражений кровью навеки запечатлел свою верность Отечеству, какие бы изменнические ярлыки не лепили на фамилию "Унгерн" выкормыши и последыши большевицкой "партии национальной измены".

Личность барона Р.Ф. фон Унгерн-Штернберга

Барон Роман (Роберт-Николай-Максимилиан) Федорович фон Унгерн-Штернберг (а не "Унгерн фон Штернберг", как часто неправильно пишут), отпрыск одного из древнейших феодальных аристократических семейств Прибалтийского края, предки которого были рыцарями Ордена Меченосцев и принимали активное участие в крестовых походах, родился 29 декабря 1885 г. в Ревеле (ныне Таллинн). Род баронов Унгерн-Штернбергов был внесен в дворянские матрикулы всех трех прибалтийских губерний. Официальным его родоначальником является Ганс фон Унгерн, живший в XIII веке. Баронское достоинство было пожаловано Унгер-Штернбергам шведской королевой Христиной в 1653 г.

Первоначально Роман фон Унгерн-Штернберг поступил в Морской кадетский корпус (в 1902 г.), но через два с половиной года отчим вынужден был забрать его оттуда, т. к. к этому моменту по отзывам корпусного начальства его "поведение … достигло предельного балла и продолжает ухудшаться". Выражалось это прежде всего в "хроническом" неисполнении Унгерном правил внутреннего распорядка Корпуса. Кстати, нужно отметить, что в Российском Императорском Флоте служило немало представителей древнего прибалтийского рода.

После ухода из Морского корпуса, Унгерн отправился на Русско-японскую войну, записавшись вольноопределяющимся в 91-й пехотный Двинский полк. Правда на войну он пошел в составе другого полка, но к малоизвестным страницам биографии барона Унгерна мы еще вернемся. Но повоевать ему не удалось, т. к. к моменту прибытия барона на фронт война уже кончилась. Роман Федорович продолжил свое образование в Павловском пехотном училище, окончив которое в 1908 г., он предпочел стать кавалеристом и был выпущен хорунжим 1-го Аргунского полка Забайкальского казачьего войска. Полк базировался на ж/д ст. Даурия между Читой и китайской границей. Вследствие дуэли был из Аргунского полка переведен в Амурский - единственный штатный полк Амурского казачьего войска.

Когда в 1911 г. в Китае вспыхнула «синьхайская» революция против Маньчжурской династии Цин, барон Унгерн записался добровольцем на запад Монголии, где восставший народ вел бои с войсками Китая, 220 лет державшего Монголию под своей властью. Вместе с другими русскими казачьими офицерами, он помогал создавать армию независимой Монголии, с самого начала ориентировавшейся на союз с Российской Империей великого Цаган-Хана (Белого Царя как монголы издавна именовали российских Императоров). Возможно, что в эти годы была заложена основа его позднейшей популярности среди монголов.

Вместе с Григорием Михайловичем Семеновым, будущим атаманом Забайкальского Казачьего войска, служил под командованием барона П.Н. Врангеля, будущего главнокомандующего Белой Русской Армии на Юге России в 1919-20 гг. в 1-м Нерчинском полку Забайкальского Казачьего войска, действовавшем на Юго-Западном фронте. Сохранилась характеристика на Унгерна, подписанная Врангелем: "Превосходный офицер, не теряется ни при каких ситуациях. Склонен к пьянству".

Малоизвестной страницей в биографии барона является его служба в составе Конного отряда особой важности при Штабе Главнокомандующего Северным фронтом под командованием поручика Л.Н. Пунина. Отряд (как и еще ряд других) был сформирован в конце 1915 г. Перед выступлением на фронт 18 декабря, командир отряда обратился к своим партизанам с речью, в которой охарактеризовал вклад в общее дело каждого из офицеров отряда. Выразил он благодарность и сотнику Р.Ф. фон Унгерн-Штернбергу, "… вложившему столько души в бурно любящее тебя дело и сумевшему внести стройный порядок в нашу товарищескую жизнь". Р.Ф. фон Унгерн-Штернберг командовал в отряде 53-м эскадроном. Интересно, что в этом же подразделении командовал 2-м эскадроном корнет С.Н. Балахович - будущий известный деятель Белого движения на Северо-Западе России. Вот как описывает один из боевых эпизодов в деятельности отряда его командир: "24 января. Разведка крайне успешна... 3-му эскадрону досталось особенно. Ему при возвращении домой (в город Кеммерн) пришлось выдержать бой с засадой немцев на бугре между болотом Заляйс-Пурс и нашими окопами. Немцев было около роты при двух офицерах. Они, не подпустивши наших казаков поближе к себе, дали залп. Минута оцепенения. Георгиевский кавалер, командир эскадрона сотник барон Унгерн-Штернберг с обнаженной шашкой бросился на "ура". С гиком и воем, с шашками наголо понеслись уссурийцы, нерчинцы и приморцы на втрое сильного противника. Немцы такого напора не выдержали и бежали, оставив убитых...". Именно за действия в составе отряда Роман Федорович был произведен в чин подъесаула. По свидетельству командира отряда, барон Унгерн был одним из самых храбрых партизан, разведки которого были наиболее результативны.
26 февраля 1916 г. он был ранен и на время покинул отряд. В дальнейшем в составе отряда он воевал до конца сентября 1916 г., до момента когда Уссурийская бригада 4-й Кавалерийской дивизии была переброшена с Северного на Юго-Западный фронт.

С именем барона всегда было связано множество легенд. Об Унгерне писали и рассказывали разное - кто о его рыцарственном характере, высочайшей нравственности и личной порядочности, о его стремлении любой ценой восстановить Великую Россию; кто о его мистицизме и вере в существование таинственных стран Агарти и Шамбалы, откуда придет спасение миру и гибель растленного Запада, породившего красную плесень; кто о его невероятной жестокости, заставляющей вспомнить ужасы Средневековья.
Пожалуй, уместнее всего будет привести несколько мыслей из книги казачьего есаула Макеева, бывшего адьютанта командира Азиатской конной дивизии: "…Прошли годы, и ныне вы не найдете ни одного унгерновца, который бы не сохранил памяти о своем жестоком и, иногда, бешено свирепом начальнике. Барон Унгерн являлся исключительным человеком, не знавшим в своей жизни компромиссов, человеком кристальной честности и безумной храбрости. Он искренне болел душой за порабощаемую красным зверем Россию, болезненно воспринимал все, что таило в себе красную муть, и жестоко расправлялся с заподозренными. Будучи сам идеальным офицером, барон Унгерн с особой щепетильностью относился к офицерскому составу, который не миновала общая разруха, и который, в некотором числе, проявлял инстинкты, совершенно не соответствующие офицерскому званию. Таких людей барон карал с неумолимой строгостью, тогда как солдатской массы его рука касалась очень редко. Создав первоклассную по дисциплине и боеспособности Азиатскую Конную Дивизию, Унгерн всегда говорил, что или они все сложат головы, или доведут борьбу с красными до победного конца. Ни то, ни другое не осуществилось. Барон трагически погиб, и причиной этого, был он сам… На фоне жестокой гражданской борьбы барон Унгерн невольно переступил черту дозволенного даже в этой красно-белой свистопляске и погиб. Так должно было быть, и так об этом говорила та Карма, о которой часто упоминал сам Начальник Азиатской конной дивизии. Многое в его гибели и в гибели первоклассной боевой дивизии сыграли и некоторые приближенные, которые, по какому-то таинственному закону, всегда окружали вождей, появлявшихся на фоне гражданской войны за Белую идею.
И эти обреченные вожди прекрасно учитывали гнусную роль своих преступных подручных, но опять-таки, по велению какого-то злого рока, были не в силах отбросить их от себя, как моральную падаль, заражающую воздух. С течением лет голоса тех унгерновцев, которые испытали на себе жестокие удары баронского ташура, стали говорить о своем бывшем боевом командире только хорошее. Что говорит о том, что барон Роман фон Унгерн-Штернберг был исключительный человек, и если бы не погубившая его неумолимая судьба, он со своими азиатскими казаками сыграл бы, может быть, решающую роль в борьбе с красным Зверем за Русь Православную".

И.И. Серебренников в своей книге "Великий отход" писал о бароне Унгерне: "В нем… жила вера в сверхъестественное, потустороннее; он как бы принадлежал минувшим векам: был суеверен, всегда общался с ламами, ворожеями и гадателями, которые сопутствовали ему в его походах во время гражданской войны... Барон был своеобразным романтиком, жил во власти каких-то отвлеченных идей. Фантастической мечтой его было восстановление павших монархий мира: он хотел вернуть Ургинскому Богдо-Гэгэну его царственный трон в Монголии, восстановить династию Цинов в Китае, Романовых в России, Гогенцоллернов - в Германии. В этом смысле он безнадежно плыл против течения. Выступи он на много лет позже - он, вероятно, имел бы больше шансов на осуществление своей политической программы.
Унгерн был злейшим врагом коммунистов и социалистов и считал, что Запад-Европа одержим безумием революции и нравственно находится в глубочайшем падении, растлеваясь сверху донизу. Слова "большевик" и "комиссар" в устах Унгерна звучали всегда гневно и сопровождались обычно словом "повесить". В первых двух словах для него заключалась причина всех бед и зол, с уничтожением которой должны наступить на земле всеобщий мир и всеобщее благоденствие. Барон мечтал о рождении нового Аттилы, который соберет азиатские полчища и вновь, подобно Божьему Бичу, вразумит и просветлит растленную Европу. Вероятно, барон и готовил себя к роли такого Аттилы".

Петербургский литератор, ставший соратником Унгерна в последние дни перед походом в Забайкалье, Фердинанд Оссендовский писал, что барон дважды направлял монгольского князя Пунцига в Тибет искать вход в подземную страну Агарти, где, согласно ламаистской традиции, пребывает Чакравартин, Царь Мира, духовный Властелин человечества, хранящий тайны истинного Посвящения. В первый раз посланец Унгерна вернулся с письмом и благословением от самого Далай-Ламы. Во второй раз он не возвратился. Попытка воплощенного Бога войны установить контакт с духовным Центром мира, очевидно, не удалась. Двери Агарти не распахнулись перед ним. Однако это ничуть не умалило стойкости и решимости барона и впредь идти по предначертанному ему пути.

Унгерн был бесспорно жесток в своей антибольшевицкой борьбе и, пожалуй, единственным изо всех Белых вождей не на словах, а на деле противопоставил большевицкому красному террору равный ему по жестокости белый террор.
Впрочем, все вышеизложенное - наиболее распространенная "историософская" версия мотивации поступков Унгерна. Существует и еще одна, основанная на глубоком анализе исторических источников, относящихся к эпопее Унгерна и выдвинутая известным современным историком Белого движения А.С. Кручининым. Согласно ей, своими действиями, в частности походом на территорию Забайкалья, барон Унгерн должен был решить конкретные задачи по освобождению России от большевиков, отнюдь не мысля себя при этом "новым Чингисханом", а относительно трезво оценивая силы своей дивизии и войск, подчиненных Атаману Г.М. Семенову. В частности, "ставка в первую очередь на сибирских повстанцев и белых партизан, суммарные силы которых ... превышали русские войска "западного фланга", включавшие в себя и интернированных китайскими властями, в 1,5 раза, а также провозглашенное Приказом №15 верховенство местных командиров ("Общая команда переходит к тому начальнику, который вел непрерывную борьбу с Советскими комиссарами на территории России, причем, не считаясь с чином, возрастом и образованием") и интересный принцип ротации кадров ("При мобилизации бойцов пользоваться их боевой работою, по возможности не далее 300 верст от места их постоянного жительства. После пополнения отрядов нужным по количеству имеющегося вооружения кадром новых бойцов, прежних, происходящих из освобожденных от красных местностей, отпускать по домам") недвусмысленно опровергают рассуждения об "очистительной буре с Востока", которую якобы стремился принести на клинках своих монгольских воинов Унгерн во имя строительства "Желтой Империи".

В итоге своего исследования А.С. Кручинин приходит к выводу о том, что "в погоне за романтическими красивостями русскому генералу барону Унгерну отказывают в последнем посмертном праве - войти в историю тем же верным солдатом России, которым он был всю свою жизнь". И с этим выводом трудно не согласиться. Однако на наш взгляд пройдет еще немало времени, прежде чем будут тщательно изучены и осмыслены все исторические источники (как архивные, так и мемуарные), относящиеся к барону Унгерну, и его облик и мотивы поступков предстанут перед нами в ясном виде (в той мере, насколько это возможно, с учетом отдаленности этих событий во времени от нас).

Все знавшие барона Унгерна отмечали его большую личную храбрость и неустрашимость. Приведем свидетельство Д.П. Першина - современника Унгерна, известного сибирского краеведа и публициста, ставшего очевидцем многих событий, происходивших в Монголии в 1920-1921 гг.: "Походная жизнь и привычка повелевать, жить в условиях узко-военной среды все же наложили на него некоторый отпечаток армейской солдатчины, хотя и едва заметной. В общем он производил впечатление довольно замкнутой натуры. По отзывам лиц к нему близко стоящих, он быстро поддавался минутным вспышкам, особенно если это касалось дисциплины и служебного долга и, главным образом, шло вразрез с его монархическими идеями. В питье и пище был умерен и нетребователен, в особенности в отношении последней. Был бессеребренник и отличался безусловной честностью. Это был человек, который и по своему характеру, и навыкам, и действиям как-то не укладывался в рамки современной жизни. Он обладал многими положительными качествами - безумной храбростью, бескорыстием и полной нетребовательностью в материальном отношении к другим и самому себе и чистоплотностью в своих отношениях к людям. Он готов был жить и жил, как самый простой казак его отряда, и нередко проявлял заботливость и трогательную доброту к соратникам. Но в тоже время он бывал временами безумно, как-то по-средневековому безжалостно жесток и до крайности суеверен, тоже по-средневековому. Он все искал общения с потусторонним миром, и его почти всегда сопровождали ламы-гадатели, и их предсказаниям он верил и ничего не предпринимал, предварительно не погадавши у своего ламы-цзурухайчи (астролога)".

А вот отрывок из воспоминаний Атамана Г.М. Семенова: "Доблесть Романа Федоровича была из ряда вон выходящей. ...Наряду с этим он обладал острым умом, способным проникновенно углубляться в область философских суждения по вопросам религии, литературы и военных наук. В то же время он был большой мистик по натуре; верил в закон возмездия и был религиозен без ханжества. Это последнее в религии он ненавидел, как всякую ложь, с которой боролся всю жизнь".

В заключение рассказа о личности барона фон Унгерн-Штернберга, остановимся на одном из эпизодов его биографии, незаслуженно обойденном исследователями. Речь идет о награждении его орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени. Унгерн всегда с гордостью носил эту высшую воинскую награду, изображен он с ней и на самой известной фотографии, сделанной в плену у красных. Большинство исследователей упоминают о том, что он был награжден этим орденом в период Великой войны. Автор, пожалуй, самой известной книги об Унгерне - Л. Юзефович, пишет: "... Унгерн имел один Георгиевский крест ...", не делая разницы между солдатской наградой - знаком отличия Военного ордена - Георгиевским крестом и офицерской - орденом Святого Георгия. Называет барона георгиевским кавалером и его командир в Отряде особой важности поручик Пунин. При этом в литературе нигде не упоминается за что именно барон был награжден высшей военной наградой. В Российском государственном военном архиве был выявлен интересный документ:

Приказ
По Отдельной Инородческой Конной Дивизии
3 марта 1919 г. Воен[ый] гор[одок] Даурия
№45[...]§6

Генерал-майор Унгерн-Штернберг (Роман) по постановлению Георгиевской Думы на основании ст. 8 и 33 Статута награжден орденом Св. Великомученика Георгия 4-й ст. Особого Маньчжурского Отряда за то, что, командуя взводом в январе 1918 г. разоружил Хайларский гарнизон в составе батальона.
Справка: Приказ Отдельной Восточно-Сибирской Армии № 61 § 3.
Подлинный подписал: Начальник дивизии подполковник Усачев19
С подлинным верно: Старший адъютант подъесаул [подпись]20

Впрочем, нужно отметить, что награды Особого Маньчжурского отряда зачастую дублировали награды Российской Империи, это означает, что Унгерн был дважды Георгиевским кавалером. Разоружение и отправка в глубь России разложившегося, благодаря революционной пропаганде, гарнизона станции Хайлар произошло в середине января 1918 г. (19 декабря 1917 г. аналогичную операцию провел Семенов совместно с Унгерном на станции Маньчжурия, только тогда соотношение разоружавших и разоружаемых соотносилось как 7:1500…). По воспоминаниям Атамана Семенова, в Хайларе события происходили следующим образом: "Было установлено, что в день предположенного разоружения комитет гарнизона должен был иметь заседание около 11 час. вечера. Это время мы и решили использовать для разоружения казарм. Численность гарнизона достигала 800 штыков, мы имели 250 конных баргут и одну сотню штабс-ротмистра Межака. ... Разоружение, было произведено бароном Унгерном в течение не более двух часов времни настолько безболезненно, что гарнизонный комитет, заседавший в это время, даже не подозревал о случившемся…". Как видим, при данной операции Унгерну удалось избежать кровопролития, но в тоже время он смог выполнить задачу, решение которой значительно способствовало укреплению антибольшевицких сил в Забайкалье.

Организационная структура Азиатской конной дивизии

Отдельная конная туземная бригада была сформирована 1 сентября 1918 г. в составе 2-го и 3-го Даурских (3-ий вскоре получил наименование Хамарский) конных полков и артиллерийской батареи (приказ по Особому Маньчжурскому отряду №210 от 23 сентября 1918 г.). Приказами по войскам 5-го Приамурского корпуса №2 и 5 от 11 и 19 октября 1918 г. бригада была развернута в отдельную Туземную конную дивизию и переименована в Инородческую.

Приказом войскам отдельной Восточно-Сибирской армии №41 от 8 декабря 1918 г. отдельная Инородческая и формировавшаяся Бурятская конные дивизии были сведены в Туземный конный корпус, а штаб отдельной Инородческой конной дивизии переименован в штаб Туземного конного корпуса (приказ по корпусу №71 от 29 марта 1919 г.).

Приказом войскам отдельной Восточно-Сибирской армии №157 от 12 мая 1919 г. корпус переименован в Азиатский, и из названия Инородческой дивизии, в связи с вхождением ее в корпус, исключалось слово "отдельная".

На основании приказа начальника штаба Верховного главнокомандующего №470 от 28 мая 1919 г. отдельная Восточно-Сибирская армия была переформирована в 6-ой Восточно-Сибирский армейский корпус, а входившие в армию корпуса - в дивизии. Приказом войскам 6-го Восточно-Сибирского армейского корпуса №1 от 18 июня 1919 г. управления корпусов, в том числе Азиатского, были обращены на формирование управлений дивизий.

Из частей Азиатского корпуса была сформирована Азиатская конная дивизия в составе трех бригад: двух конных (1-ая - Даурский и Хамарский, 2-ая - 1-ый и 2-ой Бурятские полки) и Инородческой конно-артиллерийской (4 батареи + батарея особого назначения и перевязочный отряд). Приказом помощника командующего войсками Приамурского Военного Округа №193 от 22 сентября 1919 г. Хамарский полк был переименован в Татарский.

Приказами помощника командующего войсками Приамурского военного округа №302 от 11 октября и №398 от 6 ноября 1919 г. Азиатская конная дивизия была расформирована и из ее состава сформированы две отдельные конные бригады - Азиатская (1-ый Татарский (бывш. Татарский) и 2-ой Татарский (бывш. 2-ой Бурятский) конные полки) и Монголо-Бурятская (Бурятский (бьвш. 1-ый Бурятский) и Даурский конные полки).

Приказом помощника командующего войсками Приамурского военного округа №388 от 1 ноября 1919 г. при бригаде был сформирован Азиатский конно-артиллерийский дивизион.

На основании приказа главнокомандующего всеми вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа №131 от 5 февраля 1920 г. приказом по Азиатской конной дивизии №1 от 7 февраля 1920 г. Азиатская конная бригада была переименована в Азиатскую конную дивизию. В ее состав вошли две бригады; 1-ая: 1-ый и 2-ой Татарские конные полки, Монгольский конный дивизион; 2-ая: 1-ый и 2-ой Бурятские и Монголо-Бурятский конные полки. Азиатский конный артдивизион. В состав 2-ой бригады вошла отдельная Бурятская конная бригада (формировалась на основании приказов войскам Забайкальского военного округа №109 от 6 декабря и походного атамана Дальневосточных казачьих войск №77 от 22 декабря 1919 г.).

Приказом Главнокомандующего всеми вооруженными силами Российской восточной окраины №231 от 18 марта 1920 г, дивизия подчинялась непосредственно Главнокомандующему, а с 21 мая 1920 г. - командующему Дальневосточной армией (приказ его же №467 от 23 июня 1920 г.).

Приказом Главнокомандующего всеми вооруженными силами Российской Восточной окраины №67/А от 7 августа 1920 г. дивизия была переформирована в партизанский отряд.

В августе 1920 г. отряд самовольно ушел к границам Монголии в район г. Акша, в начале сентября вступил в нейтральную зону, и приказом войскам Дальневосточной армии №463 от 29 сентября 1920 г. был исключен из состава армии. После перехода на территорию Монголии отряд вновь стал именоваться Азиатской конной дивизией. Барону Унгерну подчинялись и другие русские отряды в Монголии: полковника Н.Н. Казагранди, атамана Енисейского казачьего войска И.Г. Казанцева и есаула А.П. Кайгородова.

Командир бригады, дивизии, корпуса: генерал-майор фон Унгерн-Штернберг Роман Федорович. Начальник штаба: подполковник Акцинов Владимир (1919 г.), Генерального штаба полковник Жуковский Евгений, полковник Островский. Командир бригады - генерал-майор Б.П. Резухин. Командиры полков: полковник В.И. Шайдицкий, войсковой старшина Циркулинский, полковник Лихачев, войсковой старшина Марков, ротмистр Забиякин, полковник Парыгин, полковник Хоботов, Ачаиров. Командиры батарей: капитан Дмитриев, капитан Попов, начальник обоза: В.К. Рерих, комендант Урги: полковник Л. Сипайло (Сипайлов).

Вооружение и снабжение Азиатской конной дивизии

В 1920 г. в дивизии насчитывалось до 400 русских и до 2000 азиатов, в июне 1921 г. - 3500 сабель. Вооружение, находившиеся в дивизии, было самое разнообразное, что объяснялось условиями Гражданской войны (прежде всего отсутствием каких-либо централизованных поставок). К тому же его старались максимально приспособить к местным условиям (это касается прежде всего артиллерии). По данным Юзефовича на момент выхода дивизии в последний поход на Забайкалье, в ней насчитывалось порядка 20 пулеметов и 8 орудий. В приказах по дивизии упоминаются 6 горных пушек образца 1877 г., полученные весной 1919 г. из Читинского артиллерийского склада. По свидетельству самого Унгерна, при взятии Урги было захвачено 12 орудий, 14 пулеметов и большое число боеприпасов. Согласно документам применялись в пулеметы системы Шоша, Гочкисса, возможно и других систем. Основным личным оружием были винтовки, карабины (которых в дивизии имелось с избытком, особенно в "моногльский" период), револьверы и шашки. На вооружении состояли как отечественные "трехлинейки", так и японские "арисаки". Широко применялось японское холодное оружие - штыки и клинки.

Несколько слов относительно снабжения чинов дивизии. По словам Унгерна, жалование он платил от случая к случаю, когда появлялись деньги. В качестве пищевого довольствия каждому всаднику выдавался т. н. "чингисхановский паек" - более полутора килограммов мяса в сутки. Монголам выдавалось по три барана в месяц на человека и котелок муки на два дня. В месяц для снабжения дивизии требовалось около 2000 быков. Как писал один из современников того периода, скрывшийся под псевдонимом "Даурец" (кстати, недоброжелатель Унгерна): "Будьте покойны: у барона люди не будут голодны и раздеты, вы такими их не увидите".

Обмундирование и знаки различия

Барон Унгерн предавал большое значение внешней атрибутике своих войск. Многие проекты формы одежды были разработаны им лично. Но так как документов Азиатской дивизии сохранилось весьма немного, то полного представления о форме его дивизии создать практически невозможно. Поэтому попытаемся на основе немногочисленных документов и свидетельств очевидцев реконструировать отдельные элементы формы и знаков различия, носившихся в дивизии.

Еще в Даурии барон Унгерн носил круглую монгольскую шапочку и красно-вишневый шелковый монгольский халат, золотые погоны (с шифровкой "А.С." - "Атаман Семенов"), с целью на далеком расстоянии быть видным войску. Несмотря на то, что в условиях Гражданской войны строго соблюдать форму одежды было трудно, барон Унгерн и Атаман Семенов неуклонно стремились этого добиться. Как свидетельство этого приведем приказ по 3-му Конному Хамарскому полку №12 от 12 января 1919 г. за подписью командира полка войскового старшины Чупрова: "Объявляю при сем приказание по Восточно-Сибирской армии от 12-го декабря м[инувшего] г[ода] за №12 для исполнения".

"В дополнение приказа по Войскам Отдельного Восточного Казачьего и 5-го Приамурского корпусов за №20, §4: временно, за неимением в продаже галуна, разрешается носить погоны защитного цвета, но при первом же случае офицеры обязаны озаботиться приобрести галунные погоны». Подлинный подписал Начальник гарнизона Полковник Унгерн-Штернберг".

Документально подтверждается введение погон для нестроевых чинов дивизии. 22 января 1920 г. приказом по дивизии №25 для чинов интендантства (красное поле), ветеринарного лазарета (синее поле) и мастерских (фиолетовое поле). В том же приказе предписывалось: "…озаботиться изготовлением погон и трафаретов в кратчайший срок, а начальникам команд по получении из мастерских - немедленно нашить таковые на шинели, мундиры и рубахи".
На следующий день приказом №26 были утверждены погоны для фельдшеров, санитаров и других медицинских нижних чинов - синее поле с красным крестом. Литера «Д» на погонах обозначает, скорее всего Даурию - военный городок, где в этот период базировались части дивизии. Цвет шифровки и литер в приказе не указывается, но можно предположить, что они были желтые. Перед выступлением на территорию России барон в своем знаменитом Приказе №15 ввел пункт, предписывающий всем нестроевым чинам носить погоны поперек плеча. Но приказ этот вызвал такую бурю негодования, что Унгерн был вынужден его отменить.

В награду за освобождение Монголии Богдо-Гэгэн, помимо титула цин-вана, присвоил Унгерну и наивысший, доступный лишь чингизидам по крови, ханский титул со званием "Возродивший государство великий батор (богатырь), Главнокомандующий". Титул давал ему право на те же символы власти, что и у ханов - правителей четырех аймаков (областей) Халхи (Внутренней Монголии): желтый шелковый халат (дэли или курма) и желтые сапоги, конские поводья того же священного желтого цвета, зеленые носилки-паланкин и трехочковое павлинье перо "отго" на шапке. Как и свой прежний вишневый, барон преобразил ханский желтый халат в полу-русский, полу-восточный мундир и носил его с генеральскими погонами, портупеей и орденом Святого Георгия.

Малоизвестной страницей истории дивизии является создание отряда Чидорга Батора (монгольское почетное звание, примерно эквивалентное русскому генерал-майору) Пог Чжибхоланта (такую фамилию получил перешедший в монгольское подданство генерал-майор Левицкий), созданного в августе 1919 г. В этот отряд вошли 2-ой Даурский и 3-й Хамарский полки (переименованные в Даурский и Хамарский - без номеров). 31 августа 1919 г. в приказе по отряду за № 15 был утвержден образец погон для чинов конных полков: "... поле погона желтое, просвет и кант - фиолетовые, пуговица и знак Чингисхана - белого металла". Причем командир отряда требовал неукоснительного исполнения правил ношения знаков различия. В приказе № 13 он пишет: "мною замечено, что многие офицеры вверенного мне отряда носят неформенные погоны. Напоминаю, погон должен быть желтым с фиолетовым просветом". В приказе № 243 Хамарскому конному полку от 5 сентября 1919 г. указывалось: "Всем офицерам озаботиться изготовлением погон для себя и всадников, по форме указанной приказе по полку № 246 (в этом приказе объявлялся цитированный выше приказ по отряду)". Возникает вопрос, что же именно подразумевалось в приказе под "знаком Чингисхана"? Мы рискнули предположить, что это - один из древнейших символов человечества - свастика. Косвенно подтверждает это и цитированный выше Ф.Оссендовский (несмотря на то, что этот источник весьма субъективен). Описывая свою встречу с Богдо-Гэгэном, он дважды упоминает об имевшемся у Живого Будды золотом кольце, принадлежавшем Чингисхану и Хубилай-хану с «великолепным рубином, вправленным в свастику». звестно, что свастика украшала погоны чинов бурятского конного полка им. Доржи Банзарова в Вооруженных силах Российской Восточной Окраины, подчиненных атаману Семенову. Цирики (охрана) личной гвардии Богдо-Хана были обмундированы в красные терлики и носили желтые нарукавные повязки с черной свастикой.
(Любопытно, что в период гражданской войны в России свастику использовали и сторонники большевиков. Не говоря уже о большевицких тысячерублевых банкнотах - "пятаковках" со знаком вращающейся "лунной" свастики, о печати Московского губернского Совета депутатов Р.С.Ф.С.Р. - также в форме свастики - и о центробежной свастике со вкрапленной аббревиатурой РСФСР, введенной в качестве нарукавной эмблемы для своих частей на Юго-Восточном фронте в 1918 г. красным военспецом В.И. Шориным, бойцы красных калмыцких конных частей Отдельной 11-й армии носили такой же свастичный нарукавный знак, а на своих головных уборах - голубую свастику вместо красноармейской звезды; среди бурят под красным знаменем с черной свастикой сражался большевицкий прихлебатель Тушенга).

Пошитая в Урге, форма унгерновцев состояла из темно-синих монгольских терликов (обшитых материей полушубков) вместо шинелей, фуражки с шелковым верхом и башлыка за плечами (изнутри также шелкового). Башлыки, как и донца (или околыши) фуражек, различались цветом. У Татарской сотни они были зеленые, у тибетцев - желтые, у штаба - алые. Шифровки на погонах были белого металла. На погонах отдельного дивизиона, в котором служили пленные китайские солдаты, захваченные в боях на Калганском тракте, были нанесены эмблемы, в которых сочетались изображения двуглавого орла и дракона. Из предметов восточной одежды, использовавшихся в Азиатской конной дивизии, можно отметить следующие (упоминаемые в списках имущества): ичиги (обувь из цветного сафьяна); китайские и японские куртки и шаровары, как летние, так и зимние, ватные; японские суконные рукавиц; меховые чулки; монгольские тужурки. Носили в дивизии и предметы русской формы - гимнастерки, мундиры, фуражки с русскими кокардами, хромовые сапоги и др.

Назад На главную