Статья размещена с разрешения автора
РОССИЙСКИЙ ФОРПОСТ НА «КРЫШЕ МИРА».
ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН ПАМИРСКОГО ПОСТА В ОБЕСПЕЧЕНИИ ИМПЕРСКИХ ИНТЕРЕСОВ И РЕГИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ В ТУРКЕСТАНЕ И СОПРЕДЕЛЬНЫХ СТРАНАХ
(вторая половина XIX – начало XXI вв.)
Тутов А.В - Подъесаул ЕЕКВ, Германов В.А. - доктор исторических наук
В 1876 году после завоевания Кокандского ханства и преобразования его в Ферганскую область Туркестанского генерал-губернаторства отряд генерал-майора Михаила Скобелева поднялся на Памирское нагорье. Памир до его южной границы - хребта Гиндукуш входил в состав Кокандского ханства, присоединенного к России. Петербург полагался на англо-русские соглашения 1872 - 1873 годов, по которым Памир признавался сферой влияния России и М.Д.Скобелев тогда покинул Памир. Но Великобритания нарушила заключённые с Россией соглашения и инициировала Афганистан захватить западнопамирские бекства. Осенью 1883 года войска эмира Афганистана Абдуррахман-хана захватили независимые припамирские бекства Шугнан, Рушан и Вахан. Господство афганцев продолжалось десять лет, и это было самым чёрным десятилетием в истории местного населения. Истребление мужчин, насилия над их жёнами и дочерьми, массовый угон в рабство девушек, женщин и детей, ограбления кишлаков привели край к разорению. Геноцид связанный с вырезанием целых кишлаков стал причиной массового исхода людей из разных мест. Часть беженцев погибла, а часть нашла убежище в Сарыкуле и Фергане.
Восточный Памир в 1884 году был оккупирован Китаем. Китайские посты в 1889 году стояли уже в самом центре нагорья. Великобритания лелеяла план раздела Памира между Китаем и Афганистаном. Тем самым они чужими руками преградили бы русским путь к Гиндукушу и далее в Индию. Участились рекогносцировки Памира британскими эмиссарами.
.
В 1890 году англичане начали прокладку шоссе Сринагар - Гильгит, которое выводило англичан на ближайшие подступы к Памиру с юга.
В ответ на это в мае 1891 года туркестанский генерал-губернатор барон Александр Вревский приказал командиру 2-го Туркестанского линейного батальона полковнику Михаилу Ионову произвести рекогносцировку Памира и «восстановить права России» на него. А чтобы придать этой рекогносцировке более авторитетный и решительный характер, к войскам этим прибыл и сам командующий войсками округа.
После этой рекогносцировки из состава войск Туркестанского военного округа ежегодно отправлялся небольшой отряд войск, приблизительно в составе одной роты пехоты и сотни казаков для несения сторожевой службы на самой дальней черте среднеазиатских владений России, в Алайских горах. Отряд Ионова состоял из 122 человек, которых выделили войска Ферганской области - охотничьи команды 2-го, 7-го, 15-го, 16-го и 18-го Туркестанских линейных батальонов и 6-й Оренбургский казачий полк. Старый туркестанец, полковник Ионов 10 июля 1891 года отряд поднялся на Памир. Везде на своем пути он расставлял пограничные камни с надписью «полковник Ионов. 1891».
Обойдя восточную часть южной окраины Памира, Ионов с 30 казаками, охотниками и офицерами 26 июля перевалил через Гиндукуш и спустился в английские владения Индию. Пройдя по Индии около ста верст, полковник повернул на север и вновь вышел на южную границу Памира. Встреченные китайские пикеты и британские разведчики были выдворены из пределов империи.
Своевольно перейдя Гиндукуш, Ионов разведал кратчайший путь в Британскую Индию. Но в конце 1891 года прогнанные Ионовым из восточной части Памира китайские посты сразу же после ухода русских в Фергану вернулись обратно, а афганские из западной части Памира выдвинулись в самый его центр.
Речь шла уже о достоинстве державы, и 18 апреля 1892 года Александр III повелел двинуть на Памир отряд, в который вошли сводный батальон от 3-й Туркестанской линейной бригады, половина 6-го Оренбургского казачьего полка, команда Туркестанского саперного полубатальона и 4 орудия Туркестанской конно-горной батареи. По настоянию дипломатов, войскам все же запретили выдвигаться южнее реки Мургаб, которая делит Памир на северную и южную половины. В июне 1892 года несмотря на запрет, Ионов с сотней оренбуржцев, ротой охотников и двумя пушками прошел за Мургаб, к озеру Яшилькуль: там, на урочище Сумэ-Таш, обосновался афганский пост... На рассвете 12 июля вышедшие навстречу русским афганцы отказались сложить оружие и покинуть захваченную территорию, и в завязавшейся схватке афганский пост был уничтожен. После этой стычки афганские отряды поспешили очистить Памир, и Александр III начертал на полях доклада о Сумэ-Таше: «Не мешает иногда и проучить их».
А капитан А.Г.Скерский с 45 казаками проник на крайний юго-восток Памира, к урочищу Ак-Таш, где китайцы уже возводили укрепление. По требованию нашего офицера они тут же убрались на свою территорию, а укрепление русские срыли.
В сентябре 1892 года Ионов вернулся в Ферганскую долину, а на урочище Шаджан остался на зимовку Шаджанский отряд во главе с генерального штаба капитаном П.А.Кузнецовым.
В 1893 г. здесь, в центре Восточного Памира, на высоте 3.658 метров над уровнем моря, где кроме травы и мелких кустарников не росло ничего, трудами солдат и казаков Памирского отряда под техническим руководством военного инженера Адриана Георгиевича Серебренникова на месте впадения реки Акбайтал в реку Мургаб в урочище Шаджан была выстроена небольшая крепость под названием Памирский пост штаб-квартира Памирского отряда. А.Г.Серебренников построил земляной редут с двумя барбетами - насыпными площадками для пулеметов «Максим». Внутри редута поставили утепленные юрты, в которых разместились охотничьи команды 2-го, 4-го, 7-го, 16-го, 18-го и 20-го Туркестанских линейных батальонов, полусотня оренбуржцев 6-го полка и команда киргизских джигитов - всего 234 человека.
«...16 июля приступили к работе... 22 июля был заложен первый камень, а к 1 ноябрю были уже закончены приемный покой с аптечкой, офицерский флигель с канцелярией и общей столовой, две полуротные землянки, кухня с хлебопекарней, баня, и насыпан бруствер», - вспоминал позже начальник памирского отряда Василий Николаевич Зайцев, тесть выдающегося востоковеда и военачальника, крёстного отца русской геополитики Андрея Евгеньевича Снесарева...
«Скучно и однообразно тянулись дни на Памирском посту. Работы по сооружению улиток, заготовка терескена на зиму и другие приготовления занимали большую половину дня. Почта приходила раз в неделю, и все с жадностью хватались за письма и газеты, читая в них новости, совершившиеся полтора месяца тому назад. Наконец прибыл и начальник гарнизона, капитан Генерального штаба Кузнецов, произвел смотр — и все опять втянулось в старую колею. В начале октября вдруг выпал глубокий снег, покрыв своею пеленою и укрепление, и юрты. Температура заметно падала, наступили морозы, прибыл и транспорт, доставивший все необходимое шаджанцам, а вслед за ним закрылись и перевалы. Сообщение было прекращено, почта не приходила, и небольшая семья шаджанцев мирно зажила своею серенькою жизнью, отрезанная от всего мира громадною снежною стеною. Морозы все усиливались, и памирская зима разразилась со всеми своими вьюгами и метелями. Ежедневно на ближайшую высоту высылался наблюдательный пост на случай появления противника, были отправлены разъезды в сторону афганцев, но все было тихо, никто не появлялся, да и кому бы в голову пришло двинуться теперь в поход, когда из юрты носа высунуть нельзя, а если выходить на воздух, то только разве по службе. Хлеб пекли хороший, суп с консервами или щи из сушеной капусты были великолепны, баранина имелась своя, водка, вина и коньяк были — чего же лучше? Даже книги и карты, всегдашние спутники офицера в походе, и те имелись и разнообразили длинные скучные вечера.
Вот с наступлением сильных морозов удушье сделалось необыкновенно чувствительным. Бывало, во время сна хватаешься за грудь и чувствуешь, будто кто-то мощной рукой давит горло. [304] Вскочишь, закричишь, но напрасно — еще хуже становится от движения, наоборот, нужно по возможности оставаться спокойным, так как пароксизм удушья и без того был вызван резким движением во сне. Утром иногда во рту появлялась запекшаяся кровь, и многие жаловались на необыкновенную слабость.
Памирская экспедиция
Наступили и дни Рождества Христова, и на «крыше мира» зажглась первая елка.
Заботами капитана Кузнецова раздобыли дерево, солдатики наделали украшений, и свечи самодельные появились, и вот 24 декабря в одной из самых больших юрт поставили «елку», украсили ее и зажгли. Сколько торжества-то было! Гармошка, скрипка, гитара — все появилось на сцену, даже и спектакль, неизменный «Царь Максимилиан», сошел блестяще. По приказанию начальника гарнизона была выдана водка и угощение для солдат, а офицерство по-своему справляло этот торжественный день, ознаменовав его небольшой кутежкой.
Наступил и новый год, первый новый год, встреченный русскими на Памире. Скромно встретили его шаджанцы, пожелав друг другу счастья и здоровья в наступающем 1893 году. Уже нескольких человек недосчитывали они, а недалеко от крепости уже успело вырасти маленькое шаджанское кладбище, приютившее под свою сень вечных памирцев.
Ужасно тяжело действовала на всех в укреплении смерть кого-либо из членов отряда. Без священника, без обряда погребального хоронились покойники, провожаемые своими товарищами. Грустно было видеть эту картину.
На руках в сплетенной самими шаджанцами корзине несли солдаты погибшего собрата. Уныло раздается нестройное пение «Святый Боже!». Слезы выступают из глаз при звуке погребального пения. Вот и крест, наскоро сколоченный из оставшихся от построек брусков.
Положили покойника в яму. Начальник отряда читает отходную и провозглашает вечную память, горнист играет погребение, барабан бьет отбой.
Могила зарыта, и все идут грустные, молчаливые, у каждого на душе одна мысль, что вот-вот и его очередь скоро настанет.
Мало-помалу привыкали памирцы к суровой зиме, и она уже казалась им в порядке вещей. Но вот наступил март. Стало заметно теплее. Перевалы один за другим открывались, а вместе с ними возобновилось и почтовое сообщение. Целая груда газет, писем, известий появилась в укреплении, все ожили, приободрились в надежде скорой смены. Наступила и Пасха. В страстную субботу все приводилось в порядок, украшалось и готовилось к параду. Куличи, пасха — все было заготовлено из навезенного киргизами молока, и вот над «крышею мира» впервые раздалось «Христос воскресе!». Салюты из пулеметов нарушили тишину, царившую над укреплением. Первый раз слышали седоглавые вершины этот [305] радостный возглас, и они, освещенные весенним солнцем, будто вторили горсточке православных воинов, собравшихся у подножия их. «Воистину Воскресе!» — как бы отвечало эхо из черных ущелий. Пасхальный парад, затем христосование офицеров с солдатами, питье водки, пляска, гармония и разные солдатские игры длились три дня, а потом наступили и занятия. Во время зимы, когда гарнизон не мог производить строевых учений, благодаря суровой погоде офицеры занимались словесными занятиями с нижними чинами, но, лишь только настали первые весенние дни, опять начались правильные учения. Маршировка, гимнастика, прикладка, рассыпной строй, а параллельно с тем стрельба и сторожевая служба велись самым исправным образом.
Несмотря на требовательность начальника отряда и строгость его в случае каких-либо упущений, солдаты любили капитана Кузнецова за его заботы о них, и приятно было слышать солдатские отзывы о своем начальнике. «Капитан наш — отец», — говорили шаджанцы. Сами солдаты помимо начальства собрали деньги и поднесли шашку на память своему командиру с надписью. Тронутый, капитан с благодарностью принял подарок, но вернул затраченные деньги солдатикам.
Вместе с весною проснулась от тяжкого зимнего сна и вся природа сурового Памира. Седоглавые вершины как будто стряхнули свою зимнюю пелену, под которою безмятежно спали они в течение многих месяцев, укрытые ею от трескучих морозов и снежных буранов. Шумные водяные потоки, посылаемые с их вершин, как первые вестники весны, весело побежали во все стороны Памира, пробуждая на пути своем уснувшие мрачные долины.
Один за другим стали открываться перевалы, и с Ферганою установилось правильное сообщение. Целая груда писем и газет сразу была получена шаджанцами, и они, как голодные звери, набросились на эту так долго ожидаемую добычу.
Легче становилось у каждого на душе при сознании, что вот скоро, скоро прибудет сменный отряд и изнуренные шаджанцы после тяжелой первой зимы на Памире снова возвратятся в Фергану, а оттуда и на родину.
Наконец прибыла и смена под начальством капитана Зайцева, и новый отряд занял гарнизон в Шаджанском укреплении.
Передача поста не затянулась долго, в одну неделю все было закончено, и оба отряда, помолившись Богу, простились друг с другом, пообедали вместе в последний раз, выпили спирту и расстались.
Снова началась однообразная жизнь на Памирском посту, снова начались работы по сооружению более удобных жилищ, возводились цейхгаузы, баня, выстроена была метеорологическая будка, строилось офицерское собрание, и вместо низких неудобных [306] землянок вырастали мало-помалу сносные, сложенные из сырцового кирпича и камня жилища.
Время от времени начальником отряда были высылаемы разъезды по направлению к афганским владениям, и капитан Кузнецов произвел рекогносцировку по Дарвазу, дойдя до крепости Кала-и-Ванч. Но все было тихо, нигде афганцы не показывались на нашей территории, и только жители таджикских селений Шугнана и Рошана жаловались на жестокость своих поработителей и умоляли начальника Памирского поста ходатайствовать перед русскими властями о принятии их под покровительство России».
«Наступила вторая зима на Памирском посту, и снова небольшая семья русских воинов, охранявших свою родину с «крыши мира», была обречена на однообразную, тяжелую жизнь в суровом климате Памира в течение долгих зимних месяцев.
Необыкновенно спокойно в воздухе, как будто все уснуло навеки, скованное жестоким памирским морозом. На метеорологической будке термометр показывает 38° ниже нуля.
Все спит. Перед рассветом темнота как будто еще более сгустилась, и тишина, царившая в укреплении, стала еще мрачнее, еще зловещее. [325]
Вот где-то вдали, в одном из окружных ущелий, завыл голодный волк, что-то жалобное слышится в его продолжительном вое и кажется, что плачет, стонет он, жалуясь на судьбу свою, забросившую его в эту, Богом проклятую, страну на вечный холод и голод; но не находит сочувствия себе голодный зверь, и только эхо, подхватывая его стоны, разносит их по ущельям.
Иногда сквозь царящую тишину слышатся медленные шаги часового, расхаживающего по фасу укрепления; но от кого караулит он пост? Кругом огромные сугробы снега образовали неприступную крепость, и ни одно живое существо не проберется через эти снежные завалы.
Светает. Одна за другою начинают золотиться седые вершины, озаряемые холодными лучами зимнего солнца, и представляются эти ледяные великаны памирцам во всем блеске своего величия, как бы улыбаются, приветствуя их с добрым утром.
Прогремел барабан зорю, и все оживилось. По всей крепости забегали солдатики в своих серых полушубках или овчинных тулупах с киргизскими шапками на головах, придававшими им какой-то особенно лихой разбойничий вид. Часть их отправилась с капами за терескеном, этим неизбежным памирским топливом, а некоторые хлопочут около офицерских самоваров, неистово раздувая сапогами плохой, сыроватый уголь. Чайники с солдатским кипяточком и с засыпанной заваркой кирпичного чаю давно уже согреты, и в землянках идет чаепитие.
Но вот раздались из казармы звуки военного оркестра, приятно лаская слух суетящихся шаджанцев, — и здесь, на Памире, сумели русские воины устроить отрядный оркестр. Семнадцать музыкантов на духовых инструментах с турецким барабаном под управлением отрядного адъютанта поручика Осетинского прекрасно исполняют не только марши, но даже целые попурри из различных опер, разнообразя тем скучные зимние вечера.
Около барбета, вокруг пулеметов Максима, столпилась группа солдат, и внимательно слушают они объяснения артиллерийского офицера капитана Баньковского, читающего им наставление для стрельбы из этих орудий.
Заведующий хозяйством хлопочет около цейхгауза, выдавая перед обедом спирт, который ежедневно отпускался нижним чинам в присутствии ротного командира.
Наступило обеденное время, и барабан пробил сбор, и один за другим потянулись в столовую офицеры отряда. Вот и доктор явился в китайской меховой шапке, в такой же тужурке и высоких сапогах, похожий скорее в этом костюме на эскимоса, чем на военного врача. Еще вваливается в низенькую дверь папаха, закутанная в огромную волчью шубу, из которой вылезает заведующий хозяйством, а затем собираются и остальные офицеры. Наконец и начальник отряда в киичьей дохе и огромной папахе [326] появляется в столовой и, обменявшись со всеми приветствиями, занимает свое место.
Начинается оживленная беседа на всевозможные темы, и долго, долго сидят шаджанцы за столом, покуривая трубки и попивая горячий душистый глинтвейн.
Когда погода не бывает уж очень сурова, то в 2 часа с музыкой гарнизон отправляется на прогулку в окрестности Шаджана и к обеду возвращается в укрепление. Опять сигнал, затем обед, и долгие, бесконечные разговоры в офицерском собрании под звуки солдатских песен, долетающих из землянок и продолжающихся до поверки.
Прогремел барабан вечернюю зорю, стройно пропета молитва, и снова все тихо, все как будто замерло, притаилось, и только шаги часового да грустное завывание волков раздаются над уснувшею «крышею мира». А луна с необъятной высоты льет свой серебристый свет, играя на штыке часового и озаряя сонные снеговые вершины памирских великанов».
С годами Памирский пост расширился, а его военное значение несколько уменьшилось, и он стал по названию одноименной реки называться городом Мургаб. Вплоть до самого последнего времени до 2004 года здесь базировался Памирский пограничный отряд СНГ, а фактически - русский. Но выстроенный тогда Памирский пост был не только форпостом русской армии на Памире, о чем свидетельствует знаменитый шведский путешественник Свен Гедин, гостивший здесь уже в следующем, 1894 г.
Мургабский погранотряд – шеврон 2000г.
На путешественника-чужестранца Памирский пост производит самое отрадное впечатление. После долгого утомительного пути по необитаемым, диким горным областям попадаешь вдруг на этот маленький клочок великой России, где кружок милейших и гостеприимнейших офицеров принимает вас, как земляка, как старого знакомого.
В общем, Памирский пост живо напоминает военное судно. Стены - это борта корабля, необозримая открытая Мургабская долина - море, крепостной двор - палуба, по которой мы часто гуляли и с которой в сильные бинокли обозревали отдаленнейшие границы нашего кругозора, на котором по вторникам появлялся одинокий всадник. Это джигит-курьер, возящий желанную почту из России. Прибытие его составляет настоящую эпоху... По получении почты весь день проходит в чтении, новости с Родины поглощаются с жадностью, и за обеденным столом офицеры обмениваются друг с другом полученными сведениями и впечатлениями, произведенными на них важными событиями, произошедшими в последнее время там, далеко, в водовороте мирового океана жизни... Отношения между офицерами и командой наилучшие. 30 человек солдат за отбытием срока службы должны вернуться в Ош, и трогательно было видеть, как при прощании офицеры, по русскому обычаю, трижды целовались с каждым из уходящих нижних чинов...
Такое же отношение к нижним чинам было и у известного туркестанского географа и гляциолога полковника Николая Леопольдовича Корженевского, позднее профессора Среднеазиатского государственного университета. Будучи в 1912 г. по пути в Кашгар вновь в этих краях, он занес в дневник:
Сегодня проводили пехоту... Эх ты, мил русский солдат! Исколесил же ты своими святыми ножками простора земного! Идешь ты, потряхиваешь котелком, и далеко в степь разливается твоя песня, то ровная, как пустыня, то веселая, как блеск солнца в пасмурный день, то печальная и жалкая, как длинная осенняя ночь... В добрый путь!
Город Мургаб, начало ХХI века
Но что же увидел Корженевский на Памирском посту тогда, 4 июля 1903 года?
Пост даже вблизи плохо виден, и только за версту можно различить фасы укрепления и постройки. При въезде окружили нас нижние чины поста и с нескрываемой радостью смотрели на нас, пришельцев из далекой Ферганы. Через несколько минут появился Конюхов [Поручик Петр Аполлонович Конюхов, начальник Памирского поста], обрадованный появлением нового человека, начал осыпать меня вопросами о том, что делается на белом, дальнем свете...
Приятно было до бесконечности после 10-дневного блуждания по нашим необычайно высоким безлюдным горам, впроголодь, с большими неудобствами, чувством тяжести в груди и головной болью, очутиться в культурной обстановке, вдыхать полной грудью, хотя разреженный, но много меньше прежнего горный чистый воздух и от сартовской [т. е. крестьянской] лепешки перейти к нормальному обеду.
Высота места, обнаженная картина гор, непрерывистый ветер, лютые морозы и полнейшая изолированность от великого мира земного, одиночество, отсутствие женщин - все это привело к тому, что очень немногие из памирских офицеров возвращаются здоровыми и нормальными на родину. Обыкновенно сердечные пороки и страдания нервной системы, до умопомешательства и смерти включительно, бывают наградой памирскому труженику-отшельнику... Сама природа как бы подчеркивает невозможность органической жизни в этом мертвом царстве. Ничто тут не развивается и не плодится. Беременные женщины и самки животных не смогут разродиться на Памире и сходят в долины меньшей высоты для рождения. Произведенные на свет в пределах Памира заболевают от недостатка кислорода в воздухе... Только один терескен, некрасивый, корневатый кустарник может спорить с суровой здешней природой, давая человеку хорошее топливо, поддерживает его тусклую жизнь.
Особенно тяжела была первая зимовка на Памирском посту, когда отряд остался наедине с Восточным Памиром - плоскими сухими долинами между грядами таких же безжизненных холмов. Ни деревца; всюду камень, галька, песок и непрекращающийся, несущий тучи пыли ветер... Его непрерывный монотонный вой угнетающе действовал на психику, но еще тяжелее было переносить холод и недостаток кислорода. ведь долины лежали на высоте 3000-4000 метров над уровнем моря, а перевалы возвышались до 5000 метров. Люди теряли в весе; у них начиналась цинга, анемия, а у некоторых и горная болезнь. Изнуряли и резкие суточные колебания температуры. Но поставленные «над Индией» шаджанцы держались. Вели разведку, строили вместо юрт полуземлянки, в бураны и 30-40-градусные морозы выходили на ночные учения: спасая людей от цинги, Поликарп Алексеевич Кузнецов не давал им расслабляться. Его же заботами в отряде был создан солдатский театр; уже в 1894 году на посту завели и свой оркестр... Сберегая солдата, капитан Кузнецов совершенно не думал о своем здоровье и вконец его расстроил. Отрядный врач Третьяков, страдая горной болезнью, все же держал под контролем здоровье каждого солдата. Заботился о солдате и старый туркестанец капитан В.Н.Зайцев, отряд которого в августе 1893 года сменил на Памирском посту отряд П.А. Кузнецова.
Посетивший Памирский пост А. Андреев вспоминал впоследствии «С одним из таких отрядов мне пришлось совершить переход от города Оша до поста Памирского, затерявшегося среди суровых Алайских гор и отстоящего от самого ближайшего населенного русскими жителями пункта на 800 верст, а оттуда до поста Хорогского, на котором суждено было пробыть около полутора года.
В день выступления отряд был выстроен на лужайке за рекой, против лагеря 4-го батальона. Прибыл священник и, при стечении чуть не всего небольшого населения г. Оша, начался напутственный молебен... Усердно молились солдаты, выступая в трудный, далекий и неведомый путь… Да, некоторым из них не суждено было вернуться на родину (двое умерли на посту Памирском и там погребены). Да будет вам пухом земля, доблестные сыны Царя и отечества! Молебен окончен, начали прощаться, кой-где послышались рыдания. Тяжело было горсточке русских людей, загнанных судьбою в этот глухой уголок и чувствующих свою изолированность среди подавляющего большинства мусульманского населения, выделять из своей среды четвертую ее часть, а потому и немудрено, что, провожая нас в еще более чужую и далекую сторону, у них невольно навертывались слезы. Но вот все кончено: первыми двинулись вьюки, а спустя немного молодецки выступил отряд под звуки красивого Драгомировского марша.
При приближении к Памирскому посту, мы были встречены начальником старого отряда в сопровождении офицеров и казаков, под звуки марша, исполненного отрядным хором.
Развьючились… К приготовленному обеду оба отряда были сведены вместе… Подан спирт, и могучее русское «ура» громовыми раскатами раздалось по окрестным горам, удивляя соседних киргизов… За чаркой спирта было забыто и тяжелое прошлое и предстоящая служба в отдаленном и суровом краю…
Далеко заброшен Памирский пост, по крайней мере на 800 верст. От ближнего населенного русскими жителями пункта – города Оша, с которым не прерывается сообщение.
На плоскогорье(1), окруженном со всех сторон горами, представляющими дикие гранитные громады, ютится наша небольшая крепостца. Укрепление выстроено в виде четырехугольника с невысокою стеной и барбетом, на котором красуются два пулемета. Кроме тощей травы, покрывающей берег реки Мургаба, протекающей с левой стороны укрепления, глаз не встретит никакой растительности. Давит своею суровостью окружающая природа. Только неприхотливые сыны гор – мургабские киргизы, могут довольствоваться теми скудными дарами природы, которыми она рукою скряги наделила окружающую окрестность. А у нас, жителей другой страны, безотрадно и тоскливо становится на душе при взгляде на эти серые, с унылыми ущельями, горы, каменистые скалы да чахлую растительность».
Китайцы продолжали нарушать границы Памира, но теперь на их пути все чаще вставали солдаты России.
Противником занятия Памира являлся глава министерства иностранных дел России Н.К. Гирс, опасавшимся, что подобная акция повредит отношениям России с соседними странами. Но генерал-губернатор Вревский взял ответственность на себя, и в августе 1893 года русские посты встали на старой восточной границе кокандского Памира - у подножия Сарыкольского хребта.
На Западном Памире между тем вновь появились афганцы. Чтобы напомнить им о принадлежности этой земли России, в Рошан был отправлен с рекогносцировочной партией штабс-капитан С.П. Ванновский, сын военного министра. Двигаясь диким ущельем реки Бартанг на запад, малочисленный русский отряд, с Ванновским было всего 12 человек офицеры, казаки и охотники, встретил афганский отряд в 60 человек, потребовавший от них повернуть назад. Но штабс-капитан принял бой. В итоге афганцам пришлось пропустить Ванновского.
Но в 1894 году Западный Памир стонал от афганских насилий. Чтобы не допустить резни населения, было решено сосредоточить на Памирском посту три отряда под общим командованием Михаила Ефимовича Ионова - тогда уже генерал-майора. А 19 июля 1894 года офицеры генерального штаба повели в Шугнан две рекогносцировочные партии. Долиной реки Шахдары шел капитан А.Г. Скерский, а вдоль течения Гунта продвигался подполковник Н.Н. Юденич.
28 июля Юденич и Скерский встретили два афганских отряда по 150 человек. Заняв оборону на урочище Вяздара - сначала с 40, а потом с 74 туркестанцами и оренбуржцами, капитан Скерский заявил афганцам, что не отступит ни на шаг. 5 и 7 августа были отражены все попытки врага атаковать русскую позицию. Отказался отступить и Юденич. Узнав, что в Шугнан движется отряд Ионова, афганцы 19 августа сами на этот раз навсегда ушли за Пяндж. Шугнанцы целовали русским офицерам руки, становились перед своими избавителями на колени. 23 августа 1894 года Ионов, Юденич и Скерский соединились у кишлака Хорог. В пяти верстах к западу находилась река Пяндж, западная граница Памира. Только, в июле 1895-го англо-русская разграничительная комиссия уточнила на местности и южную границу русского Памира - тоже с Афганистаном.
В 1890 году выпускника Финляндского кадетского корпуса подпоручика Эдуарда Кивикэса направили в Туркестан. В мае 1893 г. он, в составе Русского экспедиционного отряда военного отряда генерала Михаила Ионова впервые попал на Памир, где принял участие в боевых действиях против афганцев, которые под натиском русских войск были изгнаны с Памира. Среди участников были Л.Г. Корнилов и Н.Н. Юденич, будущие вожди Белой армии. В мае 1896 года поручика Э.К. Кивикэса направили младшим офицером в сменный Памирский отряд, которым командовал капитан Эггерт. Его назначили начальником Шугнанского поста, штаб которого он расположил на берегу реки Гунт, на окраине кишлака Хорог, в местечке, где сливались три реки и пересекались четыре ущелья.
18 мая 1897 годового срока, по рекомендации капитана Эггерта, назначили начальником нового сменного Памирского отряда.
Кивикэс еще в Ташкенте сразу же после своего назначения ставит вопрос о том, чтобы перенести штаб Памирского отряда в село Хорог, расположенное в 300 километрах западнее Шаджана. Бывшие начальники Памирского отряда В. Н. Зайцев и А. Г. Скерский выступили против этого предложения, назвав предложенное место капканом. «Кому капкан, а кому крепость», — отпарировал Кивикэс. Он считал крайне важным расположиться среди местного таджикского населения, иметь с ним дружеские отношения, и в то же время находиться вблизи границы с Афганистаном, держать под постоянным наблюдением не только собственную приграничную территорию, но и сопредельную. Тем самым Кивикэс фактически наметил контуры новой концепции защиты границы государства. Он доказал свою правоту, и штаб был перенесен весной 1899 г. в Хорог. На Восточном Памире Кивикэс не только сохранил, но и расширил военное укрепление.
В том же году он провел перепись населения Памира и имущества жителей. Ему было важно определить человеческие и материальные ресурсы территории. Он считал это необходимым как в военном плане, так и с точки зрения будущих практических мер, направленных на социально-экономическое развитие края.
В начале 1899 г. срок освобождения от налогового бремени, объявленный российскими властями три года назад, истек. Бухарские власти при попустительстве России официально ввели для жителей Западного Памира всевозможные повинности, подати и тяжелые налоги. Чиновники бухарского эмира продолжали издеваться над памирцами. Исход жителей из Бадахшана продолжался 5 долгих лет.
Кивикэс решительно встал на сторону местного населения, он бескомпромиссно защищал бадахшанцев и нередко вступал в конфликт с бухарскими властями. Эмирское правительство потребовало наказать непослушного офицера, который вмешивается во внутренние дела бухарской администрации.
В 1907 г. Кивикэса наградили орденом Св. Владимира 4-й степени — «за отличия мирного времени, выходящие из круга обыкновенной служебной деятельности». Став начальником пограничного отряда, как отмечается в служебной характеристике, Кивикэс, «благодаря выдающейся работоспособности и энергии поставил отряд, разбросанный по постам на сотни верст, во всех отношениях на должную высоту».
«Не меньшую заботливость, чем к своим солдатам, проявляет подполковник Кивикэс к мирному населению. Благодаря своему рыцарскому бескорыстию, широкой материальной поддержке бедняков и доступностью для всех он снискал любовь и уважение всего населения. Командир Памирского отряда проводит арыки и орошает поля, увеличивая площадь посевов; выдает заимообразно зерно на посев полей, знакомит памирцев с разведением и пользованием картофелем, капустой, бураками и прочими непривычными в горах продуктами... оказывает большое влияние на распространение культуры среди населения».
А вот оценка современных исследователей: «... Об Эдуарде Кивикэсе, человеке энергичном, честном и преисполненном доброжелательности к угнетенному местному населению, до сих пор помнят старожилы. При нем штаб-квартира Памирского отряда была перенесена из поста Памирского в Хорог. Кишлак у слияния Гунта и Пянджа становится столицей Памира...
Запомнился Кивикэс своим постоянным заступничеством за народ перед бухарским беком. Э. К. Кивикэс старался сделать все, что было в его силах, для улучшения жизни памирцев. Например, он повысил
цены, по которым покупали у населения фураж и продовольствие для отряда».
В 1916 г. на фронте Первой мировой войны встретились Андрей Снесарев и Эдуард Кивикэс, два генерала, два «памирца». Андрей Снесарев написал своим близким, что «Кивикэсик» тоскует по азиатскому солнцу и после войны мечтает туда вернуться. Однако в 1917 г. революция внесла свои коррективы в судьбу России, солдаты и офицеры 113 дивизии избрали своего командира генерал-майора Э. К. Кивикэса начальником дивизии, а год спустя он распустил их, призывая не участвовать в начавшейся братоубийственной гражданской войне. Сам же летом 1918 г. вместе с дочерью вернулся на родину, в Финляндию, где был арестован и помещен прогерманскими силами в «карантинный» изолятор, а весной 1919 г. был освобожден по приказу маршала Маннергейма, ставшего главой государства, и назначен комендантом Свеаборгской крепости.
Долина Мургаба
- Худоназаров Давлат. Первый русский правитель Памира (памяти Эдуарда Карловича Кивикэса)//Памирская экспедиция (статьи и материалы полевых исследований). Москва: Институт востоковедения РАН, 2006. С.
- Рустам-Бек-Тагеев Б. Л. По пути к Памирам. Путевые записки//Нива. 1895. № 10, С. 226-227 с ил.
- Рустам-Бек-Тагеев Б. Л. Воспоминание о Памирском походе 1892 г.//Нива. 1893. № 47. С. 1074-1075; № 48.
- Рустам-Бек-Тагеев Б.Л. Русские над Индией. Очерки и рассказы из боевой жизни на Памире. Спб., тип. В. С. Эттингера, 1900. 254 с. с ил. и карт. Перед загл.: Б. Л. Тагеев.
- Рустам-Бек-Тагеев Б.Л. Русские над Индией. Очерки и рассказы из боевой жизни на Памире. Спб., тип. В. С. Эттингера, 1900. 254 с. с ил. и карт. Перед загл.: Б. Л. Тагеев.
- С. Гедин. В сердце Азии. Т. 1. Вып. 1. СПб., 1899. Цит. по: Памир. М., 1987, с. 87.
- Пэтэрс П.Ф. Памирские путешествия Николая Корженевского. Избранное из неопубликованного полевого дневника//Вопросы истории естествознания и техники. 1998. №2.
- Рустам-Бек-Тагеев Б.Л. Русские над Индией. Очерки и рассказы из боевой жизни на Памире. Спб., тип. В. С. Эттингера, 1900. 254 с. с ил. и карт. Перед загл.: Б. Л. Тагеев.
- Андреев А. Из воспоминаний Туркестанского солдата// Вокруг света. 1904. № 15. С. 248-250.
- Рустам-Бек-Тагеев Б. Л. Воспоминания памирца//Разведчик. 1894. № 179. С. 244-245; № 180. С. 268-270; № 181, с. 291-292. № 182. С. 309-310.
- Рябов И. На Памирах//Изборник «Разведчика». 1898. Кн. 9. С. 75-81. Рустам-Бек-Тагеев Б. Л. По пути к Памирам. Путевые записки//Нива. 1895. № 10, С. 226-227 с ил.
- Рустам-Бек-Тагеев Б.Л. В заоблачной стране (с сокр.). М., 1904. Рустам-Бек-Тагеев Б.Л. Памирский поход (отрывки)//Исторический вестник, 1898, № 7-10.
- Давлат Худоназаров. Первый русский правитель Памира (Памяти Эдуарда Карловича Кивикэса)//Памирская экспедиция (статьи и материалы полевых исследований). Москва: Институт востоковедения РАН, 2006. С. 222-223.
- Салават Исхаков. Население Памира глазами российских военных.
http://www.ctaj.elcat.kg/tolstyi/a/a038.htm j - Гаврилюк А., Ярошенко В.//Фотоальбом «Памир». М., 1987. С. 96.
Давлат Худоназаров. Первый русский правитель Памира (Памяти Эдуарда Карловича Кивикэса)//Памирская экспедиция (статьи и материалы полевых исследований). Москва: Институт востоковедения РАН, 2006. С. 229.
